Если бы машинка зацепила и то, что имел в виду Витя, то Аркадию можно было бы сразу отправляться на кладбище. Жизнь утратила бы смысл.
Они поставили шкаф на место.
Когда, хромая и не смея пошевелить травмированным плечом, изуродованный Аркадий полз из туалета в спальню, с кухни донеслось аппетитное чавканье. На плите сидел Бублик и, отодвинув, как сумел, тяжелую крышку казанка, увлеченно жрал еще теплую печенку.
Голоса на лестничной площадке разбудили Олесю. Она с трудом поднялась со своего импровизированного ложа, измученная неудобствами прошедшей ночи твердым полом и отсутствием подушки, — и выглянула из-за угла. Кто-то громко ссорился.
— Проваливай! — неслось из открытой двери квартиры.
— Хорошо, я не вернусь! — кричал в ответ молодой мужчина, продвигаясь к лифту и затягивая на ходу узел галстука. Он взял под мышку свою черную папку и нашарил в кармане брюк носовой платок. Нервно промокнул лоб, сказал себе под нос «идиотка!» и скрылся в гостеприимно открывшемся лифте.
Олеся увидела на полу сложенную вдвое десятку — вывалилась из кармана, уцепившись за носовой платок. Олеся вызвала грузовой лифт, надеясь догнать мужчину и вручить ему утраченный дензнак, но, пока она ехала вниз, желание выступить в роли юной тимуровки постепенно угасло. К моменту приземления на первом этаже оно и вовсе испарилось.
«Что для него десятка! — подумала Олеся. — Не деньги. А для меня целое состояние!»
Услышал бы эти слова Игорь Шведов! Он несказанно удивился бы метаморфозе, произошедшей с его принцессой. Беспечная транжирка, Олеся не считала деньгами не только десятки, но и сотни рублей.
Случайно приобретенной суммой Олеся распорядилась рачительно. Чтобы не замечать выставленных в витринах коммерческих киосков бутылок с минеральной водой, понадобилось усилие воли. У хлебного магазина с грохотом разгружали грузовик, и аромат свежих батонов и саек заставил сердце Олеси затрепетать, желудок — болезненно съежиться, а ладонь с зажатой в ней десятирублевкой дрогнуть. «Нет, потом, — мужественно решила Олеся. — Вдруг не хватит».
За полтора рубля она доехала до почтамта — в ранний час здание было полупустым. Пришлось заказывать переговоры у телефонистки и платить за три минуты разговора восемь двадцать, так как попытка дозвониться на сотовый Игоря по автомату бесславно провалилась.
— Шлимовск, третья кабина! — объявил электронный голос из динамика, и Олеся, замирая от радостного предчувствия, метнулась к телефону.
— Игорь! — закричала она в трубку, придерживая за собой дверь с цифрой три на матовом стекле. — Игорь, это я!
— Привет, — ответил любимый муж, но как-то без особого энтузиазма.
«Не врубился еще», — поняла Олеся.
— Игорь, это я, Олеся!
— Олеся?
— Да! Не узнал?
Качество связи было вовсе не блестящим, голос мужа казался Олесе каким-то чужим и отстраненным.
— По правде говоря, нет. Не сказала бы, я сам и точно не узнал бы.
— Это же я! Ты что, за рулем? — Ну.
Не раз Олеся, позвонив на сотовый и пытаясь вкратце, минут за тридцать, описать какое-нибудь свое приключение или приобретение, нарывалась на чересчур сдержанную реакцию мужа. В этот момент он вел машину, а так как семьдесят процентов шлимовских автолюбителей отличались разухабистой манерой вождения, привычка небрежно говорить по телефону во время езды могла обернуться бесплатным абонементом в морг.
Но сейчас, по мнению Олеси, Игорь должен был остановить машину, впиться губами в трубку и вопить от восторга — что нашлась пропавшая жена. Но Игорь был холоден.
— Я в Южном Валомее, — сказала Олеся.
— Что ты там забыла?
— Ой, по телефону я тебе ведь не буду объяснять.
— Олесь, перезвони через пару часиков, а? У меня наклевывается важная встреча, некогда.
Олеся не поверила своим ушам.
— Ты что, с ума сошел! — крикнула она в трубку. — Как это перезвони?
— Ладно, не бесись!
— Я тебе говорю, я в Южном Валомее! Ты что, не понимаешь?!
Игорь явно потерял терпение.
— А ты не понимаешь, что я сейчас не могу говорить! Совсем сдурела! Вчера в два ночи наяривала битых десять минут, когда у меня жена в кровати под боком, сегодня в Валомей укатила! У меня твои выверты вот где!
— Какая жена? — упавшим голосом спросила Олеся. — Ведь я твоя жена, Игорь?
Ей показалось, что мир вокруг расплылся и наполнился пронзительным звоном. Все было нереально, словно она вошла в картину Сальвадора Дали и осталась там, по ту сторону рамы.
— Ты мне пока что только любовница, — отрезал Игорь. — И знай свое место.
И бросил трубку.
Придавленным дождевым червячком Олеся подползла к телефонистке.
— Вы не тот номер набрали, — сказала она в окошко.
— Как не тот? — возмутилась телефонная барышня. — Шлимовск? Вот, смотрите. Шлимовск, три минуты. Вы сами написали.
И она прочитала номер. Только там, где Олеся изобразила цифру три, по мнению телефонистки, была восьмерка.
— Это тройка, — убито шепнула Олеся.
— Тройка? — удивилась девушка. — Ой, ну писать надо разборчивее. Мне некогда ваши каракули расшифровывать!
— Что же теперь делать?
— Заказывайте снова.
— У меня больше нет денег, — со слезами прошептала Олеся.
Телефонистка не поверила:
— Что, даже десятки нет?
— Нет, — покачала головой Олеся.
— Ну, тогда я не знаю…
И барышня обратила взгляд на следующего клиента, дав Олесе понять, что ее время истекло.
Солнце припекало и грело сухой асфальт. Олеся опять оказалась на улице, и у нее в кармане было всего тридцать копеек. Наполеоновские планы в отношении подаренной судьбою десятирублевки бесславно рухнули. Наполеон вряд ли так рыдал после своего Ватерлоо, как Олеся после своего. Во-первых, он был мужчиной, а мужчины не плачут, во-вторых, на нервной почве наверняка лишился аппетита. А Олеся плакала навзрыд, всхлипывая и шмыгая носом, десятка была истрачена на редкость бездарно, и обидно было даже не из-за того, что не состоялся разговор с мужем, а из-за того, что она не купила на эти деньги банку лимонада и пиццу. Олеся умирала от голода и жажды. Кое-кто на нее посматривал, оборачивался, но все молча проходили мимо. Мало ли какое горе может обуревать заплаканную красотку.