Потом сообщили о крушении поезда, потом — о стихийном бедствии в Венесуэле. Получив свою дозу адреналина, Юлька поползла обратно к учебникам и наверняка через час активной зубрежки вытеснила бы из памяти жестокие и живописные сцены телевизионного экрана, но в дверь позвонили.
«Грабители! Маньяки! Киллеры!» — вздрогнула натерпевшаяся страху Юлька.
Это была почтальонша.
— Здравствуйте, вы телеграммку не примете? — спросила она. — Для соседей. Их дома нет.
— Приму, — согласилась Юля и подумала, что в немецком языке имперфект конъюнктива слабых глаголов полностью совпадает с имперфектом индикатива. Как здорово!
— Вот, распишитесь здесь.
Юлька нацепила на нос свои тяжелые очки и старательно расписалась замызганной шариковой ручкой, которую дала почтальонша.
— Вы передайте, а я им вечером еще позвоню на всякий случай, — сказала женщина.
— Ага, — кивнула Юля. — Auf viedersehen!
Захлопнув дверь, она положила узкую полоску бумаги на комод. Так. В самостоятельных предложениях презенс конъюнктив служит для… для чего? Для выражения реальной возможности! Как же они смогут позвонить соседям, если телефоны пока так и не включили? А имперфект, плюсквамперфект конъюнктив и оба кондиционалиса служат для выражения нереальной возможности.
Вскоре домой вернулась красивая Юлькина мама.
— Боже! Боже мой! — воскликнула она нежно и мелодично, оглядываясь, какой у нас бардак! Юлька, ты бы хоть немножко прибрала!
— Мама, я ведь учу!
— Ах да. Ну хорошо, я сама сейчас быстренько. Ты что-нибудь ела?
— Мама, ну, не мешай!
— Хорошо, хорошо, котенок, учись, я тебя не трогаю.
Через пять минут у Юлькиного локтя вкрадчиво пристроилась тарелка с горячим супом, а из соседней комнаты донеслись завывания пылесоса.
— Какой бардак! — не переставала сокрушаться мама, решительно сметая с комода в прихожей груду пакетов, рекламных газеток, яблочных огрызков, засохшей мандариновой кожуры, бумажек. — И когда это все успевает накопиться?
В три часа ночи Юля все-таки рассталась с учебниками и легла в кровать, заботливо расправленную мамой. Засыпая, она чувствовала какую-то непонятную тревогу. Что-то еще она должна была сделать. Что-то важное. Что?
«Я не повторила сравнительные обороты! — сообразила наконец Юлька. Вот дубина. Ведь планировала. Ладно, завтра…» И она уснула.
С замирающим сердцем Игорь распечатал конверт, найденный рано утром в почтовом ящике. Таинственное послание не было отмечено какими-либо опознавательными знаками. Внутри конверта лежало несколько светлых пушистых прядок. «Валеркины», — понял Игорь и прислонился к стене подъезда.
Ни для Шведова, ни для Суворина суббота не являлась выходным днем. Валерий Александрович не успел даже побриться, как из машины, круглосуточно караулившей подъезд его дома, охранник доложил о посетителе.
Посетителем являлся бледный потрясенный зять. От одного его вида останавливалось сердце. Но сердце Суворина выдержало, чтобы принять новый удар. Шелковистый пушок в конверте заставил и его побледнеть и дико завращать глазами по примеру Игоря.
— Волосы Валерки, — выдохнул мэр, оседая в кресло.
Рядом на диване уже лежало охладевшее тело Шведова.
Три минуты понадобились Суворину, чтобы прийти в себя.
— Откуда?
— Конверт лежал в почтовом ящике, — глухо отозвался поверженный горем Шведов.
— Сейчас я вызову Сашу.
Александр Бородин, начальник городского УВД, с самого начала трагической истории принимал деятельное участие в розыске пропавших людей. Деятельное и абсолютно безрезультатное.
— А толку-то? — убито пробубнил Игорь. — Что он нам скажет?
— Ну что, что, что?! — метался Суворин вокруг дивана, на котором валялся обессиленный зять, и щелкал кнопками телефона. — Что-нибудь ведь скажет!
— Нет. Все как и прежде.
— Но почему?
— А что изменилось? Конверт подбросили. А до этого был телефонный звонок. И все. Лучше бы я, идиот, вам этот конверт и не показывал. Сберег бы хоть немного здоровья.
— Ну как бы ты мне его не показал, Игорь?!
— Так. Спрятал бы, и все.
— Нет, ну так ведь нельзя. Я тоже заинтересованная сторона в этом конфликте с непонятно кем.
— Да, Валерий Александрович. Честно, один я бы давно уже не выдержал. Повесился бы, наверное. Если бы оказался под этим жутким прессом один, без вас.
— Но что же Саша не отвечает? У него все время занято.
— Да бросьте вы этот телефон. Бесполезно. Ничего утешительного Бородин нам сказать не сможет. Ну, волосы прислали. Опять же ничего конкретного из этого не вытекает. Ни требований, ни новогодних пожеланий…
— Чего-то ведь они хотят от нас, а? Если конверт подкинули с Валеркиными кудряшками…
— А если над нами просто глумятся?
— ?
— Просто издеваются, Валерий Александрович. Душу вынимают. А я вчера в больнице был. Парни, которые разбились на Олесином джипе, так и валяются, пристегнутые к аппаратам жизнеобеспечения.
— Знаю, звонил. Слушай, Игорь, а почему конверт подбросили тебе, а не мне?
— А почему должны были вам?
— Ты ведь говоришь, что похищение Олеси — способ вычеркнуть меня из конкурентной борьбы за пост мэра. А вдруг выборы вообще не имеют к этому никакого отношения? Ты кому-то неугоден, кому-то насолил, с тобой разбираются, хотят прижать к ногтю, а мы думаем, что все дело в выборах.
— Подобное я от вас уже слышал. А если наоборот? Ваши конкуренты маскируются под моих бизнес-врагов? Якобы я кому-то перешел дорогу. А результат один: у меня инфаркт, но и у вас ведь тоже. Сердце-то не прыгает?