— Ника Львовна, как вы меня подставили! Голос ассистентки звучал обиженно.
Ника переложила трубку в левую руку, чтобы правой листать журнал «Эль». В огромном зеркале шкафа-купе виднелась лежавшая на кровати полуголая Ника в невесомой кружевной комбинашке. Некоторые особо рьяные поклонники журналистки Серебровой на многое бы согласились, лишь бы увидеть свою богиню в подобном виде.
— Что случилось, Оля?
— Зачем вы дали мой адрес этому старому козлу Елесенко?
— Он так просил…
— А вы не могли отказать?
— А что конкретно случилось, Оленька?
— То! Он второй день стоит лагерем под окнами моей квартиры.
— Правда?
— Я ведь не вру! Вчера приперся, сегодня. Сколько можно! У меня своя жизнь. Зачем мне престарелый буйвол, набивающийся в любовники? Вы меня знаете, у меня принципы. Я не какая-нибудь безмозглая девица, которая дает всем подряд. Мое отношение к сексу старомодно. Несовременно!
— Я знаю, Оля, как серьезно ты относишься к этому вопросу…
— Я и так, Ника Львовна, постоянно страдаю из-за своей внешности. То есть из-за того, что моя внешность не соответствует моральным принципам. Мужики просто не могут смотреть на меня спокойно. А тут еще и вы мне свинью подложили!
— Но, Оля! Зная твое умение твердо давать от ворот поворот нежеланным ухажерам, я думала, ты запросто разделаешься с Иваном Степановичем.
— Ага! Ну вы даете! Он ведь не какой-то ничтожный оператор Сергей Будник, он шишка в обладминистрации, да еще и реальный кандидат в мэры!
— Зачем ты так о Сереже?
— Да не про Сергея мы говорим, про Елесенко! Он давит на меня. Практически угрожает!
— Господи!
— Да! Еще пару деньков, и он ворвется ко мне в квартиру и изнасилует. Кто меня защитит?
— Он что, совсем сошел с ума от страсти? Да, помню, как он смотрел на тебя в нашем кабинете.
— Вот-вот. Он гарцует от нетерпения, Ника Львовна, он до пяток в слюнях. А я не хочу, не хочу с ним спать!
— Так, но что же делать? Как его утихомирить? Хочешь, я поговорю с ним, Оля?
— Да ладно, Ника Львовна, знаю, как вы поговорите! «Дорогой Иван Степанович, сю-сю-сю, вы бы не могли… Ах, она вам очень нравится… Понятно. Это все меняет. Конечно, конечно, вы такой страстный мужчина, вам трудно удержаться…» — сладким голоском передразнила начальницу Ольга.
— Оля!
— Да! Вы ведь такая мягкая, деликатная, уступчивая. Ничего вы ему не скажете. Не рявкнете ведь: скотина, а ну убери свои мерзкие лапы от моей ассистентки!
— Конечно нет!
— Ну, я и говорю. Просто не надо было давать ему мой адрес.
— Да он бы тебя и без адреса выследил, Оль. Что ты такая наивная!
— А… Но все равно. Может, я бы конспирировалась?
— Слушай, — в замешательстве начала Ника, — а он тебе совсем-совсем не нравится?
— Ника Львовна! — с возмущением проорала в трубку Оля.
— Такой шикарный мужик, надо признать. А подарками тебя завалит, как Везувий Помпею.
— Какая вы жестокая, Ника Львовна!
— Ах да, ты ведь девушка строгих правил, — с некоторой иронией заметила Ника. Сама она несколько месяцев подряд отвергала притязания Елесенко, а свою ассистентку отдала бы в руки сексуального маньяка не задумываясь, будучи твердо уверена, что ничего плохого Иван Степанович высоконравственной красотке не сделает. Еще и автомобиль подарит. Или квартиру.
— Понятно, Ника Львовна. Вы тоже мне не союзник. Ладно, буду сражаться одна.
— Оля, — поморщилась Ника, — не накручивай. Все уладится как-нибудь.
— До свидания! — Ассистентка швырнула трубку.
— До свидания, — ответила Ника уже гудкам.
Она покачала головой, подумала, что все вышло очень неловко, и снова вернулась к интересному журналу. Ее привлек материал под названием «Развод: катастрофа или спасение?».
К вечеру у Олеси набралось пятьдесят шесть рублей. Апофеозом трудовых упражнений стало перетаскивание багажа одной замшелой, но очень обеспеченной матроны. Надменная старуха уезжала из Валомея в Москву, и ее почему-то никто не провожал. Функции любящих родственников взяла на себя Олеся. Кроме двух неподъемных чемоданов и парочки сумок, у старухи была большая плетеная корзина. В корзине среди атласных подушек копошилась вредная собачонка. Олеся бегала в справочную выяснять номер платформы, надрываясь, тащила на себе сумки, мчалась за минералкой и детективом в дорогу, кормила горячей сосиской псину, и та норовила вместе с сосиской прихватить Олесин палец. Устроив в конце концов привередливую старушонку в купе, разместив весь ее багаж и заправив постель, заботливая девочка получила в награду пятидесятирублевую купюру.
— Позвони, когда я вернусь из Москвы, — повелительно сказала старуха уже через открытое окно вагона. Счастливая Олеся стояла на перроне и собиралась помахать ей вслед, когда поезд тронется. — 3-15-68. Ты мне понравилась. Я возьму тебя к себе жить. Ты, случаем, не умеешь делать массаж?
— Спасибо, вы очень добры, — смиренно ответила Олеся и крепче сжала в кулаке деньги. — Буду с нетерпением ждать вашего возвращения. Я умею бесподобно делать массаж, ставить внутривенные уколы, выносить судно и бальзамировать трупы. Я обязательно вам позвоню.
Вечером, прежде чем отправиться в подземный бункер, Олеся надолго приникла к витрине круглосуточного экспресс-кафе. Она являлась владелицей фантастического состояния и боролась с желанием спустить все до копейки, предавшись разнузданному чревоугодию.
Со стороны кухни появилась женщина в грязно-белом фартуке. Она нырнула под руку раздатчице и по-хозяйски налила себе соку из пакета.